«Мои отношения с архитекторами за время полувековой работы в области метростроения складывались, как правило, на условиях взаимопонимания. Я был автором-конструктором станций „Комсомольская-кольцевая“, „Белорусская-кольцевая“, „Новослободская“, „Арбатская“… Вообще-то по отношению к метро трудно говорить об авторе-конструкторе в чистом виде. Обычно станции строятся на основе уже готовых типовых принципов, узловых решений, применявшихся в предыдущих сооружениях. Но на „Комсомольской-кольцевой“ я создавал конструкцию целиком заново. Во время этой работы я встретился с большим мастером архитектуры Алексеем Викторовичем Щусевым.

Сооружение кольцевой линии началось во время войны. „Комсомольская-кольцевая“ была экспериментальной станцией, в конструировании и строительстве которой применялся целый ряд технических новшеств. Расположенная в одном из самых больших пассажирообразующих центров, она должна была быть, по нашему с архитектором замыслу, вместительной и торжественной. Я отталкивался от конструкции „Маяковской“. Но там, по причине сложности инженерных условий, в среднем своде сделаны арки. Играя важную функциональную роль, они занижают пространство платформенного зала. Я задался целью сделать свод без арок, чтобы создать ощущение пространственной свободы. Уравнял распоры боковых и среднего нефов — и потребность в арках отпала. А. В. Щусев был очень доволен тем, что конструкция оказалась „раскрытой“.

Эта конструкция не имеет ничего лишнего, она „притерта“ к выработке и занимает минимум пространства. В том числе и колонны. Я рассчитал их тонкими. Но Щусев не соглашался. „Мое архитектурное чувство, — говорил он, — подсказывает, что колонны должны быть толще. Я еще не привык к тому, что тонкие конструкции могут держать большую нагрузку“. Он предлагал толщину колонн чуть ли не в полтора метра. Я возражал: „Алексей Викторович, мы не для того боролись за пространство, чтобы загромоздить его массивными опорами!“ Сошлись мы на 0,8 метрах толщины.

Сознаюсь, я чувствовал свою власть над архитектором. Щусев, насколько я знаю, всегда был внимателен к советам строителей. Рассказывал, например, как при строительстве Казанского вокзала простой каменщик подсказал ему форму обрамления окон в виде „веревочки“. Со мной Алексей Викторович советовался постоянно: Ваша инженерная часть позволит мне сделать то-то и то-то?.. Когда Щусев по состоянию здоровья отошел от дел, архитектурные работы — на окончательной стадии — продолжила Алиса Юрьевна Заболотная.

Встречался я на строительстве „Комсомольско-кольцевой“ и с замечательным художником Павлом Дмитриевичем Кориным. Он делал мозаики для сводов платформенного зала. Смальта для этих мозаик бралась из запасов Академии художеств, предназначавшихся когда-то для украшения храма Христа Спасителя. Корин спрашивал моего совета по поводу основы для смальты. Я предложил класть мозаику на железобетонные плиты. К потолку они прикреплялись на винтах из нержавеющей стали. Мы точно рассчитывали места для винтов, чтобы они не портили изображения. Следуя традиции старой мозаичной живописи, художник делал фоны своих смальтовых панно золочеными. П. Д. Корин любил проводить что-то вроде эстетических бесед с инженерным составом. В разговорах с нами он неоднократно с восторгом отзывался об искусстве древних иконописцев, особенно Андрея Рублева, рассказывал о принципах его письма. Необычайно любил „Тайную вечерю“ Леонардо да Винчи.

Общаясь с такими людьми, как А. В. Щусев и Д. А. Корин, мы, конструкторы, постигали мир искусства. И, в свою очередь, старались быть не только полезными архитекторам и художникам, но, насколько это было возможно, вдохновлять их красотой инженерных решений»[297].

На «Комсомольской-кольцевой» трудно поверить в то, что находишься под землей. Скорее всего — где то очень высоко. Роскошные люстры, освещающие подземный вестибюль, панно, выполненные Павлом Кориным в технике античной смальтовой мозаики, заставляют поверить в то, что находишься не на вокзале, а действительно в храме. О Павле Корине Щусев всегда был высочайшего мнения: «Как о художественном явлении сообщаю Вам о прекрасных работах П. Корина. Это сила порядка Малявина, Кустодиева и других», — писал он еще в 1932 году Петру Нерадовскому.

А вот и иконы — коринские панно с ликами прославленных русских святых — Александра Невского и Дмитрия Донского. А еще местночтимый в Тверской епархии святой Александр Суворов. На самих панно, обрамленных лепниной в духе русских хоромных росписей, можно встретить и Георгия Победоносца, и лики Спаса, и православные кресты, и даже двуглавого орла. И все это, между прочим, засияло византийским золотом в 1952 году. Был в этой галерее и еще один новоявленный святой — Сталин — но его изображения впоследствии были подкорректированы. А перечисленные нами персонажи стали непосредственным отражением речи вождя 7 ноября 1941 года на параде на Красной площади. Всех полководцев, кого он упомянул, Корин удостоил персональных портретов, среди которых также были и Минин с Пожарским, и Кутузов. А подземный вестибюль был назван Щусевым «Залом побед».

Кстати, и Щусев, и Корин собирали русские иконы, а после смерти Алексея Викторовича Павел Дмитриевич купил некоторые экспонаты из его собрания для своей коллекции. Это, в частности, «Царские врата» ХVI века, икона «Рождество Христово» новгородской школы начала ХV века.

Щусев высоко ценил талант художника: они были близки и духовно. Характерен такой пример. В июне 1939 года Щусев оказался в мастерской Корина. Как вспоминал бывший князь Владимир Голицын, Щусев аплодировал работам Корина: «Говорил — Византия. Вообще, он очень замечательный человек. Искренне наслаждался искусством. Пошли в столовую и там смотрели кучу альбомов с рисунками заграничными… В это время Пр. Тих. играла на фисгармонии. П. Д. под чудные звуки Генделя и Баха настроился и удивительно сильно говорил. Какая-то получалась замечательная мелодекламация. Незабываемые минуты. Щусева проняло»[298].

А «Пр. Тих.» — это Прасковья Тихоновна Корина, супруга художника. Ее Алексей Викторович знал хорошо — еще девочкой ее привезли в Москву и определили в Марфо-Мариинскую обитель, где она — будущая сестра милосердия — и познакомилась с будущим мужем.

Щусев стал одним из тех, кто пришел на помощь Корину, когда того пытались лишить мастерской. Об этом свидетельствует хранящееся в РГАЛИ письмо Нестерова:

«Дорогой Алексей Викторович!

Павла Дмитриевича Корина выселяют из его мастерской, с его чердака. Выселяют по настоянию губернской шушеры. Помогите Павлу Дмитриевичу, если найдете возможным, спокойно жить и работать…. Я особенно прошу Вас, ведь таких как Корин не много сейчас. Его выгонят — придется бросать работать. Мой привет Марии Викентьевне.

Ваш М. Нестеров»[299].

В углу письма еле различим год — 1927-й. Речь, вероятно, идет именно об арбатской мастерской Корина (в мансарде дома № 23), которую он занимал до 1934 года. Ее и называли в просторечье «чердаком». Затем Павел Дмитриевич переехал на Пироговку, где ныне его музей (давно закрытый на реставрацию).

Что же касается оформления «Комсомольской», то, как указывает биограф Павла Корина Алексей Георгиевский, «непосредственная работа над мозаиками для метро происходила на конечной тогда станции ветки в Измайлове (сейчас она называется „Партизанской“) с несколькими платформами: это было депо метропоездов. Под началом у Корина оказалась сформированная бригада рабочих — „мозаикоукладчиков“ (более сорока человек), которыми он руководил с высокой стремянки, как с